На службе у короля Людвига II
Перевод воспоминаний придворного камердинера Вильгельма Рутца

Бывший бургомистр Обераммергау Вильгельм Рутц, в 1950 г., незадолго до своей смерти, в возрасте 85 лет, записал свои воспоминания о службе камердинером у короля Людвига II. Обычно молчаливый, известный житель Обераммергау преклонного возраста описал в них свои личные впечатления, и оставил их своей семье, и потомкам.

Quid est veritas?
В 1885 году я был солдатом. Я прибыл как кавалерист к 3-ему полку шеволежеров в старые (Lebel-kaserne) казармы в Мюнхене. 2 февраля 1886 года мой приятель Хитль и я были вызваны в канцелярию. Там находился один из лейб-кучеров короля, у которого был приказ короля Людвига II выбрать двух новых камердинеров. Изменение на этой почетной службе было предусмотрено, так как прежние слуги навлекли на себя немилость короля своей небрежностью и невнимательностью. Король менял очень часто своих служащих; всегда были причинами безрассудство, непригодность и отсутствие интереса. В течение двух лет слуги назначались из нашего полка.
На следующий день после полудня пришло телеграфное назначение Хитля и меня. На следующий день нас уже ожидал в Хоэншвангау 75 летний лейб-егерь Зингер. Уже вечером мы должны были быть представлены королю.
Это произошло при сервировке обеда, который состоялся в 7:30 утра. Король сидел за столом. Зингер ввел нас и представил. За всю мою жизнь не бывало такого, чтобы моё сердце билось так часто, и вот теперь, здесь, я узнал каково это. Король рассматривал нас и кивал одобрительно. Зингер в течение следующих дней учил нас правилам сервировки стола.
Моими обязанностями, как первого слуги, было разбудить, одеть, подать на стол и записывать под диктовку, а также поддерживать порядок, как это принято у высоких господ. Для нас обоих, не знавших такой работы, это сначала было несколько тяжело, однако, король был очень терпелив. Он доброжелательно прощал первые ошибки, но им не было позволено повторяться. Король работал по ночам и спал в течение дня. Он очень точно установил время отдыха, оно составляло 9 ч. 40 минут. В течение этого времени рядом должен был лежать листок, на котором было отмечено точное время. Первый слуга должен был отвести короля в спальню и принять ключ, для побудки прибыть в установленное время в комнату, зажечь свет и принести чашку чая. Кровать была под балдахином с тяжелой вышитой синей занавеской. Пододеяльник был из белого шелка и стены кровати были отделаны синим шелком. Наверху над кроватью всегда висел маленький золотой крест. После того как зажигался свет, должен был открываться полог и предъявляться листок с точным часом; король кивал, если время совпадало. Потом, в качестве утреннего приветствия, делался низкий поклон. Король вставал с кровати, пил чай и шел в ванную. Это продолжалось полчаса. Король уделял большое внимание чистоте. В то время как он был в ванной, спальня проветривалась и приводилась в порядок, а также готовилась одежда. Служанка перестилала кровать свежим бельем, которое было украшено вышивкой с короной и монограммой L II. Служанке не было разрешено находиться больше в спальне*, когда король выходил из ванной, он не хотел видеть женскую прислугу. Когда король выходил из после омовения, первый слуга должен был быть в комнате и приготовить 2 махровых полотенца. Затем проводилось одевание, нужно было быть внимательным только к ленте черного галстука, чтобы она была хорошо завязана и петля в конце имела ту же длину. Король был столь высок, что я должен был завязывать галстук поднятыми руками. И, наконец, я подавал ему часы и надушенный носовой платок. Король смотрел на себя в зеркало, если все было в порядке, он кивал, в противном случае приходилось переделывать. Затем прибывал парикмахер, который должен был понять желания короля и работал примерно полчаса; при этом ему не было позволено говорить, горькая вещь для парикмахера. И, наконец, в спальне происходила короткая утренняя молитва, при которой король хотел быть только в одиночестве. После того, как туалет был наведен, наступало время завтрака. Он состоял из чая или кофе, яйца, масла, меда, джема, ветчины, булочки и изысканных пирожных. Завтрак продолжался час. После него наступали полчаса езды и столько же долгая прогулка. Затем он читал газетные вырезки, которые посылались из Мюнхена. Я никогда не видел всю газету, почему, не знаю; могу представить что это, однако, было (правительственный обман). Пару раз поступающие в неделю правительственные дела в значительной степени были ничего незначащими. Только от офицеров или доставка от высших чиновников; большей частью была необходима лишь подпись короля, но ничего из правительственных дел. Я должен был представлять эти документы по порядку секретарю канцелярии Майру для подписи королю и передавать обратно после ознакомления.
До начала обеда, вечером в 7:30 ч, король проводил время, читая книги, половина которых состояла из французских произведений. Трапеза была богато украшена. Еще более обильным было французское меню. Оно состояло от 12 до 14 перемен. Блюда, которые готовили два повара, великолепно и оригинально украшались. При каждом перемене блюд король смотрел на карту меню. От каждого блюда он брал очень много. К основным блюдам подавались также превосходные красные и белые вина, изысканные ликеры и десертные фрукты. Он никогда не пил никакого пива, только воду со льдом. Подавались блюда медленно, с перерывами от 8 до 10 минут. Блюда должны были подаваться до тех пор, пока не следовал жест рукой, означавший, что они могут уноситься обратно. Сигары и сигареты также присутствовали на столе, однако, король курил редко. „Подъем накрытого стола" не показывали во время обеда: он поднимался, прежде, чем король занимал место, накрывался вверху и снова спускался после его ухода. Если бы это происходило после каждой смены блюд, то король был бы должен каждый раз покидать место, чего он не хотел. Ужин был проще, но, тем не менее, состоял из 8-9 блюд. Он никогда не был только что приготовлен, так как повара готовили блюда с обедом заранее и поваренок должен был подогревать их в приемной.
После обеда король задерживался на некоторое время в комнатах, и изредка выходил на свежий воздух. Он проводил много времени за чтением французских романов, рисовал и набрасывал планы замков или диктовал преимущественно строительные дела.
Порою он проводил много времени в своей богатой библиотеке и в зимнем саду, если был в том замке. Он любил цветы и, особенно, золотых рыбок. С ними он весело говорил и предостаточно их кормил. Редко случалось такое, что он выезжал дважды в день. Если мы находились в Линдерхофе, ночной ужин происходил в гроте и иногда в хижине Хундинга.
После разрыва помолвки с баварской принцессой Софи король все больше и больше избегал своих родственников и с недоверием относился к ним. Он покидал Резиденцию и удалялся в уединенность гор. Он выполнял правительственные дела только письменно. Общение со всеми было полностью отменено, он даже не хотел иметь возле себя флигель-адъютанта. Уединенность и нелюдимость по отношению к людям, это вечное молчание, кроме нескольких диктовок днем, делало больным короля, но не психически больным, у него болела душа. Он точно знал, чего он хотел и действовал, поддерживал порядок в своей жизни и имел удивительную память. В своих отношениях со служащими он показывал только доброту и заботливость. Так однажды, когда мы были в Линдерхофе, и я подавал на стол, он осведомлялся о моей семье. Он спросил меня, хотел ли я навестить свою семью. Я радостно согласился, и король дал мне выходной на целый день, чтобы я мог поехать домой в Обераммергау. Вечером, после возвращения, я снова должен был быть у короля и рассказывать о моем неожиданном посещении дома. Чувствовалось, что король был доволен мной и радовался вместе со мной.
Неохотно сообщаю я о последних событиях в замке, которые привели Людвига II к трагическому концу.
Ночью с 9 на 10 июня лейб-кучер Остерхольцер был занят еще на конюшне в Хоэншвангау, чтобы привести в порядок карету и лошадей для следующего выезда. Там появился обершталмейстер граф Хольнштайн и объяснил ему, что это все больше не нужно, король больше не отдает приказов, а принц Луитпольд возьмет на себя регентство. Благодаря слуге Oстерхольцер узнал, что около 4 ч. утра прибудет комиссия, чтобы арестовать короля и объявить ему о назначении регентства. Остерхольцер сразу отправился к королю, чтобы передать ему сообщение. Это было около 1 ч. ночи; король ждал ужин. Я как раз подготавливал блюда в приемной, когда внезапно король вышел очень взволнованным из темной столовой, крепко схватил меня за плечи и крикнул: „Этот человек в моей комнате, кто он и как он вошел? Почему все не закрыто?" Слуга замка Ниггль не закрыл всё полностью, из халатности или согласно приказу? (Я предполагаю, последнее.) Я ответил королю: „Это лейб-кучер Остерхольцер, который должен передать важное сообщение вашему величеству." Остерхольцер стоял на коленях поблизости от стола и просил с поднятыми руками о прощении. Король пригласил его к разговору и дал мне команду все записать. Он дал распоряжения для защиты замка. Он не хотел соглашаться с предложенным Остерхольцером бегством; он еще не верил в угрожающую опасность, так как он упоминал часто имя „Хессельшвердт", который бы заранее его предупредил. Была вызвана жандармерия. Хитль и я должны были следить за закрытием дверей со слугой замка и забрать ключи к себе. С быстротой молнии новость разошлась по Хоэншвангау, пожарная охрана и граждане сразу встали на защиту своего короля. Начальник окружного ведомства из Фюссена просил в Кемптене о военной защите.
Сам король был бледен от волнения, ходил по комнате взад-вперед, разговаривая сам с собой, и смотрел часто на часы. Около 3.30 ч. утра он позвал Хитля и меня к себе. Мы пошли с ним на балкон спальни, так как оттуда была лучшая точка обзора на двор замка. Он стоял между нами и непрерывно смотрел вниз, его губы дрожали. Он освободил нас от обычного поклона и молчания. Тут он увидел комиссию, указал на них и сказал: „Смотрите, они прибыли!" И все же, они не могли попасть внутрь. Жандармы стояли на постах с заряженными винтовками. Отчетливо виднелись пестрые одежды комиссии: синего, зеленого, желтого, красного цвета и черного цветов. У всех были украшенные шляпы. Одетые в черное господа были психиатрами и охранниками. Когда господа были вне поля зрения, король сказал: "Мне кажется, это дело походит на неудавшийся спектакль." И, обратившись к нам, сказал: „Действительно ли вы останетесь со мной при любых обстоятельствах!" Мы подняли правую руку для новой присяги и положили левую на сердце. Король сочувственно кивнул. Граф Хольнштайн нагло требовал пропустить комиссию. В своем негодовании, король воскликнул: «Заприте их в темницу – пусть ребята поголодают!» Один из комиссии, я полагаю, граф Хольнштайн, повернулся и крикнул повару: «Принесите нам поесть и попить». „Нет ничего! ", рассмеялся повар. Когда все были приведены по приказу короля и заперты в темницу, король дал приказ не давать никаких блюд и напитков. 8 часов спустя прибыли 30 жандармов от новой власти, разогнали толпу, отпустили прежнюю охрану и доступ к королю был свободен. Майор нашего полка арестовал Хитля и меня в коридоре. Без наших вещей нас повезли в предоставленной карете в Мюнхен. На следующее утро нас перевели во Фрайзинг, так как боялись нашего общения с журналистами. Флигель-адъютант, граф Дюркхайм, сразу должен был отбыть в свой полк, переведенный в Метц. Так закончилась моя прекрасная служба 11 июня 1886 г. у нашего незабываемого короля Людвига II. После того, как у комиссии появился доступ, у короля возникли самоубийственные мысли. Он хотел броситься с башни замка, но все же предатель Майр не хотел найти ключ. Психиатр, тайный советник доктор Гудден пришел к королю и сказал, что у него приказ от принца-регента обследовать состояние его здоровья. Он представился по имени, на что король ему ответил: „Я назначил Вас в 1874 году на вашу должность, где тут ослабление памяти?"
Король проявил большое терпение, не выказывая внутреннего волнения и вспыльчивости. Сначала хотели отвезти короля в Линдерхоф, но все же побоялись, что жители Тироля или Обераммергау могут освободить короля, и поэтому отвезли его в замок Берг. О поездке из Нойшванштайна в замок Берг есть описание ассистента доктора Мюллера из Вюрцбурга, который присутствовал тогда в поездке.
В конце моего описания я хотел бы подчеркнуть, что оно правдиво и верно. Все книги и записи о последних пяти с половиной месяцах его правления сообщают обратное, но они не верны. Никто кроме нас, двух камердинеров, не был возле него в то время. За указанные мной факты я даю слово чести; обо всех других сообщениях я сказу словами Пилата: Что есть истина?
---------------
* Мой комментарий: здесь не идет речь о женоненавистничестве короля. Людвигу просто не нравилось наблюдать за суетой прислуги, как они перестилают кровать, наводят порядок и т.д. Он хотел видеть не процесс работы, а уже конечный результат, чтобы бардак и суета слуг не мелькали перед глазами.



P.S. Работа была выполнена Т. Кухаренко и публикуется с её разрешения.